По-разному складывались судьбы выпускников училища Н. П. Пастухова. После революции 1917 года большинство из них продолжали трудиться на промышленных предприятиях страны и активно использовались советской властью как опытные специалисты. Но профессионализм, широкий кругозор, сформированный в стенах Пастуховского училища, не всегда спасали от политических катаклизмов времени. Непростая судьба выпускника училища Александра Петровича Филипповского — яркое тому подтверждение. Воспоминаниями о судьбе А. П. Филипповского делится его внук — Герман Юрьевич Филипповский, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы Ярославского педагогического университета.

Я родился в Ярославле 30 июня 1942 года, и все мое раннее детство прошло в семье деда Александра Петровича Фи­липповского, который, как я узнал позже, был выпускником Пастуховского училища. Александр Петрович Филипповский учился в Пастуховском училище в 1903 — 1906 годах. Мы жили в одной квартире с дедушкой и бабушкой, и дед тогда, как, впрочем, и всю свою жизнь, работал на ярославской телефонной станции. Он был заведующим станции.

Мое детство прошло среди разных технических вещей и явлений. И дед, и отец были технарями, и моими игрушками были в основном бесчисленные телефонные аппараты и различная техническая документация.

Дед начал очень рано брать меня с собой на телефонную станцию, особенно помню 1945 год, когда он был начальником телефонной станции. Сама станция располагалась в здании современного главпочтамта. В операционных залах телефонистки со мной очень мило беседовали, и я это хорошо помню.

До 1918 года станция располагалась в Сретенском переулке, напротив церкви. Но станция сгорела во время мятежа от зажигательного снаряда, которыми красные обстреливали город из-за К ото росли. Затем телефонная станция была переведена в бывшую Пастуховскую гостиницу’, где сегодня находится главпочтамт. Там, на втором этаже, и жила семья деда: раньше было принято, чтобы начальник жил при своей службе. Когда дед умер, его и выносили из этого здания. Я прекрасно помню, как его выносили с крыльца главпочтамта прямо на площадь Подбельского (ныне — площадь Богоявления). Со слов бабушки я знаю, что Александра Петровича Филипповского в 1954 году наградили орденом Ленина, но не успели его вручить: дед умер. А по тогдашним законам орден Ленина после смерти уже не вручался.

Об Александре Петровиче Филипповском, моем деде по отцу, как и обо всем его роде, я знаю меньше, чем о других своих предках. Со стороны бабушки это был старый купеческий род, бабушка была урожденная Андреева. По матери она была Сырепщикова. Это известная купеческая фамилия. Некогда процветающие купцы, они оскудели во второй половине XIX века. Они дружили с Собиновыми, которые тоже были когда-то неплохими купцами, но тоже оскудели. Фактически и те и другие в концу XIX столетия были мещане.

Что касается фамилии Филипповский, то мне говорят, что это дворянская фамилия. Сохранились книги, явно дворянские, на которых стоит эта фамилия. Но дед показывал себя всегда, во всех документах и анкетах, что его отец служил в управе. Иногда просто писал, что отец был служащим.

Родился дед в Ярославле. Семья была большая — он и четыре сестры. Но его отец рано умер, поэтому семья была материально очень стеснена, и дед даже не учился в гимназии. Он окончил городское училище, а затем техническое училище Н. П. Пастухова. И сразу после его окончания он был распределен надсмотрщиком-механиком на ярославскую телефонную станцию. Каким-то чудом в нашей семье, где из- за сложных политических обстоятельств отец вообще никогда не хранил старых документов и старых фотографий, сохранились две фотографии деда в форме ученика Пастуховского удилища. Одна сделана, надо полагать, в 1903 году, когда дедушка только поступил, а другая — в 1906 году, когда он училище уже закончил и полудил должность механика. В советское время Александр Петрович Филипповский писал в анкетах, что у него среднее техническое образование.

В 1918 он стал заведующим телефонной станции. В этом же качестве он работал и в июле 1918 года. С мятежом связано немало домашних легенд. Деда арестовали белые. Арестовали по доносу телефонистки, которая заявила, что именно он перерезал телефонную связь, Ярославль был лишен телефонной связи.

Дед две или три недели — фактически весь мятеж — сидел в подвале здания, где сейчас располагается областная дума, и бабушка под обстрелом носила ему передачи. Она ходила даже к Перхурову, чтобы просить за деда. Но до конца мятежа его все равно не выпустили, но и не расстреляли. Дед остался жив. Когда красные победили, они арестовали всех мужчин, абсолютно всех, бывших в городе, и повели их на Всполье. Ситуация была очень непростая, прямо там на месте работали военно-полевые суды, и много было трагедий. Но дед снова остался жив. И бабушкины братья, которых тоже водили на Всполье, остались живы.

После мятежа в 1918 году дед был назначен начальником новой телефонной станции, но в последующие годы он занимал более низкие должности. С чем это связано, я не знаю: или ему не доверяли, или были какие-то другие причины. А в1927 году Александр Петрович Филипповский переходит в подчинение к Москве и в качестве прораба строит телефонные станции в Иванове, Свердловске, Саратове, Сталинграде, Магнитогорске. Во всяком случае так записано в документах.

Мне он рассказывал, что строил телефонную станцию в Иванове, Магнитогорске и Свердловске и участвовал в строительстве телефонной станции в Алма-Ате. Как старый специалист, он использовался советской властью при строительстве и наладке телефонных станций, создавая телефонную сеть России. Вот отсюда огромное количество старых телефонных аппаратов в нашей квартире, которые в детстве мне заменяли игрушки. На строительстве телефонных станций в других городах России дед работал с 1927 по 1935 год.

В 1930-е годы Александр Петрович Филипповский был репрессирован. Родственники говорили, что мелькали политичес­кие обвинения, но по документам значится уголовная статья. Отец никогда и ничего не говорил об этом, всегда молчал, а документы, как я уже говорил, вообще уничтожал. Просто чудом остались трудовая книжка и написанная дедом автоби­ография. Я думаю, что серьезное недоверие со стороны власти к Александру Петровичу Филипповскому существовало всегда. Только в 1945 году он дорос до той должности, которую занимал еще до 1918 года: он был назначен начальником те­лефонного отдела областного управления связи. Но пробыл в этой должности не так и много: в конце 1945 года он назначен инженером городской телефонной станции.

Судьба Александра Петровича была непростая, полосатая. Сохранилось его прошение в высшие инстанции — в наркомат связи, где он просит, чтобы его перевели обратно в Ярославль, так как семья испытывает сложности в связи с его восьмилет­ним отсутствием. У дедушки с бабушкой было три сына. Двое погибли во время войны, а отец остался чудом жив: корабль, на котором он должен был выбраться из Таллинна, утонул, но отец на него опоздал. Потом он прорывался через Бологое, которое через несколько часов буквально захлопнулось. Его брат Евгений был командиром орудийного противотанкового расчета, сержантом, и погиб под Ржевом в конце 1942 года. Есть похоронка. А другой брат Роман пропал без вести. Ходили слухи, что видели его в Берлине. Бабушка все верила, что Роман жив, гадала. Но я думаю, что он, конечно же, погиб.

Александр Петрович владел немецким, все документация была на немецком. Я думаю, что он учил его в училище. У деда были даже книги на немецком языке.
Человек он был очень спокойный и выдержанный. Моя мать говорила, что очень многим обязана ему, у нее были не­простые отношения с тещей, с моей бабушкой. А дед всегда поддерживал мою мать. А мне покупал разные конструкторы, хотел, чтобы я стал технарем. Но я к технике с детства был равнодушен. Как ни странно, но дед любил и литературу. У него было много собраний сочинений Льва Толстого, Ибсена, Горького, Белинского. Почему-то у него были и старые издания Скабического, Белинского. То есть он интересовался не только литературой, но и общественной мыслью.

Обстановка в квартире была скудная: видимо, как у них во время мятежа все сгорело, так они и не оправились.

Про училище мне дед тоже ничего не рассказывал. Только однажды, это было в 1945 или 1946 году, мы с ним с почты поехали за спецсвязью. Или заходили мы в «Серый дом», или уже выходили из «Серого дома», но он показал рукой на здание, которое стояло против «Серого дома» и сказал: «Я учился вот здесь, в этом училище». И не сказал, что оно Пастуховское. Вообще в семье разговоров о прошлом никогда не вели. Если я что-то узнавал, то скорее от бабушки, от ее как бы случайно брошенных фраз. Так, от бабушки я узнал, что во время мятежа их семья отсиживалась в Бристоле, квартира вместе с телефонной станцией сгорела. От бабушки я узнал, что телефонистку, которая донесла на дедушку, увели конные красноармейцы. Дед в партии никогда не состоял, и отец мой в партии не состоял. Вообще дед физически был не очень здоровым человеком: по документам у него значилась третья степень инвалидности, и я помню, что уже в 60 лет он ходил с палочкой. Бабушку я запомнил как очень героическую женщину, которая мужественно переносила все невзгоды судьбы, поддерживала всегда деда. Бабушка умерла в 1972 году, пережив дедушку на восемнадцать лет.