Дорогая Машенька, ты часто просишь меня рассказать тебе что-нибудь о твоей родной, рано ушедшей мамочке. Попробую написать, что вспомню о ней.

В городе Ярославле в 1900 году 13 августа, в воскресенье, в 9 часов утра, когда звонили к обедне в церкви св. Власия, очень близко от нашего дома, в тысячепудовый колокол, звон густой и приятный, родилась твоя мамочка Елена Леонидовна Пастухова. Родилась она в хорошем доме, в прекрасной комнате, положили ее в удобную, покрытую белоснежными простынками колыбельку. День был теплый, солнечный: все мы радовались ее рождению. Все, казалось, обещало ей хорошую, богатую, спокойную жизнь! Но не все, что кажется и ожидается – не все сбывается!

Дом,  в котором родилась Елена Леонидовна Пастухова,  принадлежал фамилии Пастуховых более 150 лет. В нем жили прапрадеды твои.  Семья была патриархальная. Жили в двух домах,  двухэтажные  и бельэтаж  был соединен стеклянной галереей. Между домами были ворота к проезду во двор. Когда семья прибавилась,  то построили еще дом рядом. Когда старики умерли, то молодежь уехала из Ярославля, кто в Москву, кто в Петербург; но Николай Петрович Пастухов, твой прапрадед купил себе дом, большой, с огромным местом,  выходящим на улицу Пробойную, а с другой стороны на Ильинскую площадь. Место было так велико, что был разбит хороший сад, построен флигель, двухэтажный, грунтовый сарай, в котором созревали испанские вишни и другие фрукты, была оранжерея, очень большой огород и еще 2-й сад с деревьями. А старые три дома, отделав, стали отдавать в наем. Напротив был еще дом двухэтажный, из него внизу устроили странноприемный дом, а вверху жили заведующая, и несколько комнат на случай приезда кого-нибудь из членов фамилии Пастуховых. Главный дом выходил на ул. Нетечу,  а с другой стороны, в  Пастуховский переулок.

В 1874 году 29 сентября я вышла замуж за твоего дедушку Леонида Николаевича Пастухова. Для нас был отделан бельэтаж главного, углового дома, где мы и поселились. У нас было 6 комнат, не считая передней и в мезонине, 4 комнаты для прислуги. Когда у нас семья прибавилась, то мы заняли низ этого дома. Но и этого  оказалось мало – тогда мы заняли рядом двухэтажный дом. Для этого дедушка переделал дом так, что уничтожил между двумя домами ворота и соединил два дома вместе. С этого прохода между двумя домами вышло внизу: передняя, большая  самоварная  и большая кухня, вся обложенная  плитками, плита и русская печь,   и  < нрзб >.

А наверху получилась большая хорошая столовая и зимний сад. Это вышло очень удачно, т.к. с одной стороны из столовой зимний сад был виден через всю стеклянную стену. И с другой стороны примыкал к залу тоже с такой стеклянной стеной. Всего комнат было 22. Но до этого мы занимали и нижний этаж 3-го дома  рядом. Там была людская, столовая и жили: людская кухарка, два кучера, два дворника и помощник садовника. Двор был огромный. Посредине двора был построен тоже двухэтажный дом. Внизу помещались ледники и в бельэтаже были комнаты. Но там никто не жил. Стены некоторых комнат были разрисованы разными ландшафтами. Говорят, что одна из семьи Пастуховых, а именно Надежда Дмитриевна, очень любила танцевать и брала уроки танцев. При доме был большой сад, и особенно привлекала внимание старая, очень старая липа. Ей было более 100 лет. В конце сада была оранжерея и теплицы, в которых, между прочим, выращивали много ананасов. К большим праздникам: к Рождеству Христову и к празднику Пасхи. Не только зимний сад, но и зал, и гостиные (большая и малая) были наполнены цветущими растениями, и на обеденном столе весь год, пока мы жили в городе, стояли серебряные корзинки с цветами.

Комната Леночки помещалась рядом с моей.  Драпировки на окнах были розового сатина, а стулья не мягкие, деревянные. У Леночки был свой стол с маленькими стульями, и иногда она устраивала у себя чай. Был у нее хорошенький самоварчик, посуда и мы все садились вокруг ее стола, и она угощала нас чаем. Она была очаровательна в роли маленькой хозяйки. Игрушек у нее было множество. Были и в  комнате, но еще в одной из комнат стоял большой шкаф, наполненный ее игрушками, а в зале стояла большая лошадь, которую можно было седлать в дамское седло и можно было запрягать в тележку,  которая приносилась, т. к. оставлять ее в зале было громоздко и некрасиво. Был у нее огромный медведь. Было у нее много медведей: один, который заводился и кувыркался, он  был рыжий, был черный медведь, он заводился, рычал, поворачивал голову направо и налево, открывая рот. Этого вначале она побаивалась. Был павлин, он ходил, поворачивал головку и распускал свой хвост. Были свинки: одна бегала и хрюкала, другая, когда ей поворачивали хвостик, играла две арии. Было несколько чудных кукол, 2 большие, у них были кроватки такие большие, что туда можно было положить ребенка. Были и меньше куклы,  всякой величины, а одна, когда ее заводили, – ходила одна. Были и кукольные комнаты с мебелью и очаровательные умывальники и всякая утварь, да всего и не перечислишь. Но самая любимая игрушка ее была осел, мягкий, который кричал. Она с ним спала и очень его любила. Но так как ее собачка, которую  она очень любила,  тоже любила этого осла,  вырывала его у Леночки, то Ленуся уступила его ей. Сейчас я забыла, как звали эту собаку, она была из породы пепильон, небольшая, рыжая. Когда она  окотилась, то Леночка взяла ее дочку, которую  звали Муму и которая была с нею,  пока мы не бежали от большевиков в Крым. Я хотела ей купить красивую породистую собаку на Петербургской выставке, но Леночка не захотела, предлог тот, что она боялась полюбить новую, красивую больше Муму, чем могла обидеть ее.

 Детских книг у нее была масса. Были очень интересные с передвижными и кричащими картинками. Мало детей найдется, у которых бы было столько чудных игрушек и книг. Одевали ее больше в бальные платьица и заказывали их в Ницце: «Bambi Parisien», а в Москве: магазин «Амстердам» (Смолен). И когда она выросла, то не хотела менять  и заказывала в этих же магазинах,  где все старались делать так, чтобы угодить ей. Когда ей было 16, я предлагала ей и советовала заказывать в Английском магазине, на Кузнецком мосту (Москва), но она не хотела.

Когда она родилась, то ее кормила кормилица и при ней находилась и няня присматривать, чтобы кормилица ночью не клала ее в свою постель и как бы не уронила ее. А затем спала она в комнате с няней, а большую часть дня проводила с Амалией Федоровной, немкой, которая воспитывала тетю Женю и дядю Колю. Амалия Федоровна жила у нас долго. Была прекрасная, добрая, сдержанная женщина. Она хорошо говорила по-русски, но с акцентом, хотя прожила в России почти всю свою жизнь с 15 летнего возраста. Она была немка из Балтийской губернии. И она хорошо читала и писала по-русски, так что начала учить русской грамоте Леночку она, Амалия Федоровна. Когда Леночке было 7 лет, Амалия Федоровна брала ее учить утром перед завтраком. И иногда помню, когда лакей звонил к завтраку, то раздавался плач Леночки. Конечно, спрашивали: что такое? Оказывалось, что урок не окончили! Это редко, чтобы дитя об этом плакало. Обыкновенно рады, когда окончится урок! Но Амалия Федоровна умела заинтересовать детей уроками и много читала им и по-русски и по-немецки. Вообще это была хорошая, редкая женщина. Лет восьми Леночка стала заниматься по-французски с  гувернанткой старшей сестры, м-elle  Sciobеret, которая жила  у нас тоже очень долго, была хорошая, честная, правдивая женщина. А затем уже были у нее англичанки. Но англичанок я не могу похвалить. Я сменила их (и старшим, и для Леночки) 5 – но из них только одна была недурная. Все они не понимали своих обязанностей.

 Завтракали мы ровно в 12 часов дня. Обедали в 5 часов, а в 7 часов  подавали чай с фруктами, сладким клубничным  вареньем и т.д. Дедушка любил точность и ровно в 12 часов  уже сидел за столом. Стол был всегда сервирован очень хорошо и богато. Прекрасная посуда, хрусталь, ножи, вилки, ложки все, все было хорошо, все это было на красивой скатерти и посреди стола серебряная корзина с цветущими цветами. Служил к столу лакей во фраке и белых перчатках и горничная Таня, которая жила у нас долго, но во время большевизма оказалась вредной и воровкой.

 Дедушка, Леонид Николаевич, был плохого здоровья, так что доктора советовали ему зимовать на Юге. Раз мы всей семьей провели зиму в Ялте, а последние 4-5 лет проводили в Ницце. Леночке было очень весело в Ницце, но она не любила ни Ниццу, ни Петербург. Больше всего любила Ярославль, Москву и нашу дачу в 18 верстах вверх по Волге от Ярославля. Может быть от того,  что у нее осталось впечатление от Ниццы тяжелое. Перед  отъездом нашим в Россию  в 1911 году у Леночки заболело горло. Так как дедушке необходимо было уехать, то он уехал с семьей, а Лена и  я с няней  остались до ее выздоровления. Ангина была маленькая,  и через неделю доктор  разрешил ее увезти.

Когда приехали в Петроград, на другой день она уехала в карете с няней, к ее подругам Калишевским. В пять часов вернулась и стала жаловаться на боль в левой половине груди. Один доктор, которого позвала наша знакомая Благовещенская, подумал, что это в легком, но я решила позвать более опытного врача, который объявил что у нее    задето сердце (миокордина), что ангина была стрептококковая. Уложив ее в кроватку, я созвала консилиум из знакомых докторов (один из них врач наследника цесаревича), и все объявили, что это следствие ангины и чтобы мы сейчас отправлялись обратно в теплые страны, на солнце. Но Леночке не хотелось ехать заграницу, а хотелось на свою милую дачу. Тогда доктора сказали повезти ее как можно скорее на дачу, вон из города и чтобы она больше была на солнце. Но так как сердце было в очень плохом положении, пришлось ее лечить в Петрограде. При всяком легком движении начиналось усиленное сердцебиение. Так что Леночка пролежала в постели более месяца. Ее лечили доктора, и по совету их делали какие-то ванны, теперь забыла  с чем,  и эти ванны ей помогли. Ванны ей делали  каждый день так: передвигали  кроватку в комнату, где ставили ванну рядом с кроватью, затем потихоньку спускали ее в ванну. А в это время делали ей постельку и сверху клали купальную простынь. Прямо из ванны ее потихоньку клали на постель, вытирали, снимали простыни и не беспокоя ее, она лежала, и опять ее передвигали в комнату, где она спала. А вообще днем ее с кровати выводили в зал, где она иногда принимала своих подруг Калишевских. Всю болезнь Леночка выносила с большим терпением, но с нетерпением ждала отъезда в Ярославль, а там   на дачу. Прошло более месяца и тогда ее в полулежачем состоянии перевезли на железную дорогу, и мы прибыли в Ярославль и скоро уехали на дачу. Слава Богу, это лето было очень хорошее, на редкость, дождей было мало и родная моя Ленуся так поправилась, что стала  не только ходить, но и начала бегать, что было ей разрешено доктором. На зиму мы опять уехали в Ниццу,  где она совершенно поправилась, бегала, танцевала, играла в крокет, в теннис и т.д. Среди ее знакомых решено было сделать состязание игры крокет. Играли по выбору: две француженки, англичанка и русская – она.  И Леночка победила и получила  какой-то жетон и еще что-то не помню. Ее все очень любили в отеле Симон, где мы имели большой appartament: спальни две, гостиная, ванна и т.д. Вообще жили очень уютно. Каждый день после завтрака подавался очень хороший чай, и мы ехали кататься по окрестностям Ниццы. В час подавался обед из 6 блюд. Каждый живущий в отеле имел свой стол, на котором всегда было много цветов в вазе; все дамы к обеду переодевались. После обеда все сидели в Holl или в гостиных. Когда приезжал дядя Коля, тогда еще  он был студент и учился в консерватории, то обыкновенно его просили играть на рояле к общему удовольствию.  В последний раз мы были в Ницце в 1913 году. В 1914 г. была объявлена великая война,  и мы зимовали в Москве. 1915 году у нас случилось большое несчастье – умер 29 апреля дедушка Леонид Николаевич. В эти страшные тяжелые дни мамочка  всегда была около меня. Утешала  меня своей лаской и участием.

После смерти дедушки мы уехали жить в Москву, где я вскоре купила отличный дом в Чудовском переулке, куда и переехали в  декабре 1915 года.   

 В  Москве мамочка поступила в гимназию  Констон  в 4-й класс. Она была хорошо подготовлена дома, да и вообще она была способная к учению.

В гимназию она ездила в карете с англичанкой, которая при ней состояла. Но назвать ее гувернанткой не могу, т.к. она была мало образована, рыжая, некрасивая и воображала что-то очень много о себе! К окончанию уроков эта англичанка ехала за ней в карете, и там (Леночка) мамочка решала: пойдет ли она пешком или поедет. Если погода была хорошая, то клала свои книги в карету и отсылала ее домой. А сама с англичанкой шла пешком. Она очень любила ходить в Кремль. Это довольно далеко было от нашего дома, но мамочка любила ходить и не уставала.

Мамочка очень любила танцевать. Ее желания были для меня – закон. Была приглашена одна балерина из Большого театра, которую мне рекомендовали,  и она давала уроки танцев 15 рублей в час.

Между прочим,  учительница учила Леночку разным балетным танцам. Леночка очень красиво танцевала «Русскую». У нее были русский костюм и голубой кокошник, который ей очень шел. Я не пропускала ни одного ее урока. Всегда сидела и любовалась на нее. Танцевала она в «пачке», т.е. белое, короткое платье, как в балете. Мамочка была очаровательна!! По ее желанию был у нас в Большом театре абонемент в оперу и на балет. Ложа бенуара.

После смерти дедушки Л.Н.  мне не хотелось никуда выходить, а тем более в театр, но она настаивала, чтобы я пошла с ней – и я пошла!! Не было ничего, в чем бы я могла ей отказать! После  смерти дедушки Л.Н. я очень горевала, но Леночка утешала меня,  и я жила только для нее! Зная, как тяжело жить без матери!!

Училась мамочка играть на рояле. Но, несмотря на ее старания, ей музыка не давалась. Этого таланта у нее не было. Играла она пьески и вообще не трудные вещи. У нее были большие способности к иностранным языкам. В Москве она начала брать уроки итальянского языка. Французский, английский, немецкий языки она знала хорошо.

Дом, в котором мы жили в Москве, был двухэтажный. Нам отдавался в наймы и бельэтаж, в котором было 8 комнат, ванная комната. Занимали мы и мезонин, в котором были 4 комнаты: для прислуги, отличная кухня и около комната для кухарки. После смерти дедушки я взяла кухарку очень хорошую, которая  поехала с нами в Москву. И еще внизу, около парадной лестницы была большая комната – биллиардная, а около лестницы, около комнаты биллиардной была fumoir[2] хорошо уютно обставлена.

Лестница была мраморная. Столовая у нас была общая, т.е. моя и ее, а рядом комната Леночки в мавританском стиле. Она была точно вырезана из слоновой кости, а мебель (лавочка и табурет) мягкая, покрытая темной серо-голубой материей, очень красиво. Тут же стоял ее письменный стол. Гостиная была увита feuilles mortes[3] (зеленоватая). Стены гостиной были покрыты шелковой материей. Зал и стены белого мрамора, кабинет цвета chaudron (темно-красного). Столовая темного дуба. Вообще дом был хорошо построен и хорошо, с большим вкусом меблирован. Я его купила с мебелью. Все было в моем вкусе. Мебель была отличная. В столовой было два окна и дверь на балкон.

В этом доме произошла драма. Он принадлежал Грибовым. Это очень богатые купцы, их было несколько братьев. Один из братьев отделил двор дома для себя и для своей молодой и красивой жены. Пожили они в этом доме недолго, кажется,  год. Затем жена застрелилась, а муж не захотел жить в этом доме и переехал на дачу близ Москвы. Скоро и он умер, и другие братья решили этот дом продать. И первой покупательницей явилась я, и так он мне понравился, что я немедленно дала ту цену, которую спрашивали. Через три дня меня просили его перепродать, давали 25 тыс. рублей – больше, но я не согласилась. Но прожили мы в нем недолго! В октябре 1918 года Россия была захвачена большевиками, и началось общее мучение, огорчения и бегство! Начались налеты, ограбления, отбирание излишка, да просто сказать – грабежи. Начались вселения в квартиры всякого сброда. Мы очень боялись всего и, чтобы не вселяли, поставили в комнаты кровати. Образовались кружки. Каждая улица должна была охранять друг друга и защищать. Для этого провели и на нашей улице электрические звонки в каждый дом, это в случае какого несчастья нажать кнопку, и во всех домах улицы будет звонить электрический звонок, указывая номер дома. Я тоже участвовала в этом, провели мне электричество, которое стоило мне 900 рублей!!  Но все это попусту!

В начале ноября раздался звонок на парадной и мне доложили, что пришел какой-то сброд, который  желает войти. Я сказала дверь не открывать, но все равно они вошли с черного хода и угрожали револьверами. Нажала кнопку электричества, сбежались все жильцы с этой улицы. Но никто, ни один человек не помог нам, все очень интересовались убранством дома и рассматривали, расхаживали, и никто ничего не посоветовал. Между тем вошедшие, которые оказались якобы анархисты, сказали, что они занимают эту квартиру, что мы можем оставить свои комнаты, а остальные займут они. Мы очень огорчились.

Внизу квартировал у нас директор Азовского банка Фельдман. Тогда его сестра пришла ко мне и предложила так: пусть эти анархисты займут их квартиру, а они перейдут ко мне, их всего было трое. Но анархисты, осмотрев квартиру Фельдмана, сказали, что им удобнее наша квартира, и разместились в кабинете, зале, гостиной и комнате Леночки (везде были ковры и мягкая мебель). Отобрали у меня ключи и объявили мне, что дом этот не мой, а народный! Меня заперли в спальню, и стража не отходила от меня. У меня были хорошие запасы. Был у нас и ледник, набитый льдом, и хороший погреб. Муки и всякой провизии было очень много, т.к. мне присылали это из моего имения, а кроме того, я покупала и в Москве.

Весь этот сброд  расположился, заказывали обеды, ужины и упивались хорошим вином, которое они нашли в погребе. Меня никуда не выпускали, а надо было бежать. Это узнала тетя Маруся Владимирцева, которая жила с мужем и детьми у меня, и настраивались прожить всю зиму.

Когда был на парадной дежурный какой-то Володя, он обещал пропустить меня. И действительно пропустил меня и мамочку (Леночку), предварительно осмотрев наши карманы и дорожные сумки, в которые мы захватили самые нужные вещи. Вырвавшись из дома, мы поехали к дяде Сергею Николаевичу Пастухову, который поместил нас в своем кабинете, а дней через 4-5 мы переехали на квартиру к Агриппине  Влад. Морозовой, где наняли две комнаты и платили за полный пансион. В одной комнате поместились мы, а в другой наша англичанка. (Здесь у Морозовой мамочка познакомилась с твоим папой).

Здесь мы прожили два месяца, пока не отчистился дом от анархистов. И мы вернулись. Затем несколько комнат было занято морской канцелярией. Но это продолжалось, к сожалению, недолго. Шеф этой канцелярии был Абрамович, прекрасный, честный, благородный человек, который не подходил  большевикам, и его арестовали. Канцелярию вывезли. Этим делом заведовал Петорач, который был у него  допрошенным. И сказал мне, сверкая глазами и раздувая ноздри: «Я непременно его расстреляю!» Я ему сказала: «Напрасно, вряд ли у большевиков есть человек, который так дорожит их благосостоянием». Но тут была, видимо, личная неприязнь. Абрамовича расстреляли! За ним не было никакой вины. Но кто-то показал на суде, что давно, очень давно, когда он плыл в Америку, то говорил дурно о большевиках и не хвалил их строй и законы!

После ареста Абрамовича всю канцелярию увезли, а затем дом занял отряд красноармейцев. Их начальник представился нам, как знакомый дяди Кости и других уважаемых личностей в Москве, говорил, что он поневоле служит большевикам и что он постарается охранять нас. Я поверила. И вначале он вел себя хорошо, но потом обнаглел до крайности! Его отряд поместился внизу, и воровали не только в опустевшей квартире Фельдмана, но и в нашей квартире взломали все шкафы – и все унесли последнее, что недобрали анархисты.

Жизнь делалась с каждым днем все труднее и труднее. Очень трудно было с питанием. Прежде  всю провизию, как-то: муку, масло, мясо – мне присылали из имения, из Ярославля. Но это было прекращено, т.к. все отбиралось на железнодорожной станции, да в имении забрали всех коров, лошадей, свиней, всю скотину разокрали и весь дом опустошили. Кроме того, я страшно боялась, чтобы не случилось чего нехорошего с моей дорогой Леночкой! Ее могли взять у меня! Тогда всего можно было ожидать, самого страшного! Дядя Сережа и тетя Лида с Лидочкой уехали на юг, где заняли немцы, начиная с Харькова. Уехали они через какую-то организацию, которая за 1000 рублей с человека отправляла и давала проводника. Мне все советовали ехать! Но я не решалась. Но вот однажды подходит ко мне Иннокентий Рыкачев и говорит, что он получил письмо от дяди Сережи, который переехал уже южную границу, и теперь тихо и спокойно разгуливает по Харькову. А дядю Сережу с Лидией Николаевной и Лидочку перевезло какое-то Общество по рекомендации Рыкачева и что они могут переправить меня за деньги. Я поверила ему!!! Но оказалось, что он меня нагло обманул!! И мы начали собираться к отъезду! С нами собирался ехать и Володя Зотов, молодой человек 20 лет, хороший мальчик  из очень хорошей семьи. Взяли мы билеты через это общество, которое указал нам Рыкачев, который говорил, что и сам скоро собирается ехать на юг. Когда Рыкачев ушел, я спросила этого господина, который нам устраивал эту поездку: «Что же, и Рыкачев вам платит 1000 рублей за билет?» Он засмеялся и говорит: «О нет! С И. Н. у нас особые счеты». И действительно, я потом поняла, что они вместе обманывали нас!! Нас обманул и других. Рыкачев доставлял клиентов. Это было мошенничество. Никакого письма Рыкачев от Сергея Николаевича и Лидии Николаевны не имел, т.к. их перед Харьковым большевики арестовали, обобрали и, продержав несколько времени, отпустили (забыла город) послали всех троих: Сергея Николаевича, Лидию Николаевну и Лидочку в Москву – прямо в тюрьму!!! Но все это мы узнали, когда приехали в город Курск. Общество, которое нас перевозило, дало нам и проводника-солдата, довольно приличной наружности, но очень молчаливого, который избегал разговаривать с нами.

Выехали мы из Москвы в 11 часов (приблизительно). Прошли в вагон с большим трудом, т.к. народу было очень много. Нас провожала Таня, горничная, которая служила у нас 16 лет. Перед отъездом на вокзале я отдала спрятать Тане часы Леночкины, с эмалью и бриллиантиками, но Таня оказалась так подла, что отказалась  потом, что я ей давала. Я ей дала спрятать мой портфель, в него положила кольцо с бирюзой, портфель она возвратила, а кольцо украла! Вообще оказалась воровкой, и на нее я оставила весь дом! Она почти все украла!! Негодная оказалась.

Перед тем как сесть в вагон, нам пришлось много простоять в очереди в конторе, где было и душно, и тесно. Когда сели в вагон, немного успокоились. Когда приехали, то наш солдат-проводник сказал, чтобы мы его подождали на станции, где у нас будут осматривать веши, а он пойдет приготовит нам место в их конторе, что скоро он вернется!! Начался осмотр вещей всех пассажиров! Дошла и до нас очередь! Забрали  много белья, книжек, особенно вещи Леночки понравились тому, кто осматривал вещи! Он брал без совести, но когда он взял и ее любимый белый шерстяной английский костюм, тут Леночка спокойно сказала: «Пожалуйста, оставьте это мне». Он грубо ответил: «Мне он тоже нужен».  Взяли все нужные вещи. Но у меня был большой соболий палантин, а у Леночки чудная горжетка из черного соболя – это они не взяли! Они не понимали, что это дорогие вещи и все меха оставили нам. Нас раздевали и снимали сапоги, осматривали, не везем ли деньги!! Мамочка твоя все время вела себя очень сдержанно. И меня утешала. Наконец уже в 3 часа пришел наш проводник и сказал, что готово для ночевки помещение. Посадил нас на извозчиков, и мы поехали. Ехали довольно далеко, на другой конец города, и когда приехали, то пришли в ужас от того помещения, где нужно было ночевать. Это была бывшая людская кухня. Одна комната маленькая с большой русской печкой, она занимала почти всю комнату, и две лавки. А другая маленькая без всякой мебели! Нас не только обманули, но и издевались над нами!!

Я забыла сказать, что по дороге, когда мы выехали из Москвы, мы встретили Лизу Манжину с какой-то ее знакомой, которая ехала тоже в Крым. Потом мы и ехали вместе. Вместе же приехали и на эту квартиру, думали, что найдется всем, где переночевать. Но когда увидели, то они двое отправились к хозяевам этой квартиры и попросили позволения у них ночевать. После долгих уговоров те дали им какую-то комнатку. А мы вычистили, как могли, кухню и решили там переночевать. Но ясно было, что мы обмануты и что нас ждет та же учесть, что и дядю Сережу и тетю Лиду с Лидочкой. Леночка сказала мне: «Мамочка, мне не хочется ехать дальше. Вернемся в Москву». Я сказала Зотову, что мы дальше не поедем. Зотов ответил, что и он вернется с нами. Другие две спутницы тоже согласились. Так что когда приехал проводник, спрашивать нас, когда приготовить извозчиков, мы все ответили, что не надо извозчиков, что мы не поедем, что возвращаемся обратно в Москву. Он с неудовольствием уехал.

Кое-как разместившись, вся компания собралась вместе. Лизочка  и дама стали уговаривать продолжать путь. Уговорили мою Ленусю, и она мне говорит: «Не поехать ли, мама? Уж нас всех обобрали. Поедем». Но возразила я, ведь надо нанять извозчиков. Кто же это сделает? Тогда Лида и Зотов сказали, что они все найдут и наймут еще лучше, чем проводник. И тотчас ушли искать извозчиков. Нашли и приказали им приехать на другой день в 3.30 утра. На другой день мы рано встали, были готовы, но извозчики опоздали и приехали только в 4 часа утра.

Сейчас же на одну подводу уложили сундуки, а на двух пролетках сели мы. И когда мы садились в экипажи, явился проводник. Он был удивлен и рассержен. И обращаясь ко мне, потребовал у меня двести рублей. «За что же? – спросила я. Ведь я все уплатила в Москве!» Но он ответил, что он якобы свои передержал деньги. И стоит около экипажа и не пускает ехать. Боясь какого-нибудь скандала или какой-нибудь грубой выходки его, я вынула деньги, отдала ему,  и мы уехали.

Хотя этот проводник, так мы думали, не успеет сказать, что мы уехали, а все-таки очень боялись, когда подъезжали к той балке, где обыкновенно арестовывали. Но мы проехали благополучно! Но когда поехали по полю, то вскоре увидели, что за нами скачут 4 вооруженных солдата. Они догнали нас и стали спрашивать деньги. Мы ответили, что деньги все уже отобрали у нас при осмотре в городе. Тогда они потребовали показать руки и сняли все кольца, браслетки, цепочки, часы – все, что было золотое. А тот красноармеец, который подъехал к нашему экипажу, увидев у меня 2 золотых кольца, спросил: «Почему 2 одинаковых?». Я ответила, что это венчальные кольца моего покойного мужа и мое. Он не взял! Затем нас отпустили, и мы поехали дальше. Наш извозчик спрашивал встречных, как легче проехать. Они говорили, не знаем, а один сказал путь. Но извозчик решил, что это будет западня, и поехал другой дорогой. Но когда мы приблизились к полосе, где начинается Харьковская губерния, мы увидели множество солдат. Поворачивать назад было поздно! Вскоре нас обступили солдаты, и их старший (да и все солдаты) сказал, что надо арестовать. Пошли они, о чем-то совещались и, возвратясь, сказали нам, что нас решили отправить на станцию Желобовку под конвоем. Посадили к нам в экипажи по солдату, которые и повезли нас. Ехали они долго, только к вечеру приехали на станцию. Всю дорогу мамочка волновалась и говорила мне по-французски, чтобы не понимал солдат: «Je ne veux pas mourir»[4]. Я ее утешала, но сама боялась того, что нас разъединят и посадят в разные помещения. Но, слава Богу, этого не случилось! Как только мы приехали, нам показали, куда положить ручные вещи. Это был большой, очень большой сарай, где уже многие сидели, ждали осмотра своих вещей и пропуска. Положив вещи, тотчас же, прошло не больше 10 минут, вышли к большому багажу. Но, к удивлению нашему, с наших сундуков уже сняты были веревки, это сделали мужики. И когда спросили их, кто же взял веревки и зачем их сняли, отвечали, что никто ничего не трогал, и веревок якобы не было!! Чтобы не нажить неприятностей, оставили этот допрос. Хорошо еще, что сундуки не украли. Затем в этом сарае к нам подошел какой-то чиновник (с удивительно знакомым лицом) и спросил, почему же мы не поехали на Желобовку, а хотели проехать нелегальным путем. Отвечать правду, чтобы нас вконец не обобрали, нельзя было, и я сама, не знаю почему, спросила его: «А вы напоили бы нас чаем?». Он ответил: «Какой там чай, нам всем дают на целый день маленький стаканчик воды». Оказалось, что там не было совсем питьевой воды! После этого этот чиновник показал нам угол в сарае, где бы мы могли сесть и провести ночь. Только на другой день, утром мы могли уехать. И вскоре начался осмотр вещей всех пассажиров. Больше вызывали в другие помещения, а некоторых на месте. И отбирали все, всякую тряпку! И совсем у очень бедных людей! Что-то было возмутительное! Но до осмотра тот же чиновник подошел ко мне и тихо сказал, чтобы мы говорили, что нас уже осматривали. И действительно, вскоре дошла очередь и до нас. Мы сказали, что нас уже осматривали, и этот же чиновник скорым шагом подошел и сказал, чтобы нас оставили в покое, что он уже осмотрел вещи! Кто был этот человек? Не знаю, но он спас нас от окончательного ограбления. Ведь в Курске и Львове нас порядочно обобрали! Но странно, что у меня и у Леночки были собольи вещи, они их смотрели, но не взяли!

Ночь мы провели в этом сарае, устроились кое-как на своих вещах. Почти не спали, т.к. и неудобно было а, кроме того, все какие-то товарищи ораторствовали! Эти ораторы были неинтеллигентны, плохо говорили, и все сводилось к тому, что вот всех богатых и интеллигентных они выгнали из их домов и заставили их делать самую грубую работу. Утром мы как-то разошлись с нашими попутчиками, и пошли нанимать подводу, чтобы переехать границу, но никто не хотел нас везти, потому что у нас было 2 сундука: один наш, а другой Зотова. Наконец наняли два: в одном сели мы, а в другой экипаж положили сундуки. Когда мы отъехали, то никаких других экипажей мы не видали, чтобы ехали, только нас обогнали два солдата на боевых дрожках. Меня это беспокоило, и я спросила извозчика: «Почему же никто более не едет, нет ли другого пути?» Но он ответил, что вероятно уже проехали. Но потом оказалось, что наш извозчик, вероятно, был в заговоре с этими солдатами, которые нас обогнали. Эти солдаты остановили нас и начали искать у нас денег самым грубым образом и при этом ужасно ругались. Взяли, что им бросилось в глаза, я отдала деньги и, с ругательством, что мало они поживились, отпустили нас.

 Приехали мы в какую-то деревню. При въезде в эту деревню нас встретил полицейский, немец, посмотрел наши бумаги и разрешил остановиться. Но извозчик наш, он был сын священника, просил нас очень не говорить, что нас солдаты грабили, и мы имели эту глупость не сказать полицейскому. Затем по указанию этого же извозчика взяли комнату в одном домике, где и провели ночь, и где у меня украли дорогой мой жакет. И чтобы искать его и заявлять, пришлось бы отложить отъезд. Ну, я махнула рукой, и мы уехали на железную дорогу. Взяли себе билеты. Эти вагоны, конечно, III класса, других не было, были переполнены всяким сбродом и, конечно, грязные и масса вшей!! Как мы не заразились? Удивительно! Приехали в Харьков. А из Харькова взяли себе места в хорошем вагоне и доехали до Севастополя. Из Севастополя на лошадях поехали в Симеиз, где жила тетя Аня Волкова с семьей. Много было волнений за этот переезд, но мамочка (Леночка) вела себя удивительно выдержанно! Никаких вздохов или возгласов. Хорошая она была!