Екатерина Беляева,
Швейцария, Женева

Буквально за несколько дней до сдачи данной книги в печать удалось разыскать правнучку Ивана Александровича Пастухова, старшего брата Дмитрия Александровича,—Екатерину Ричардовну Редали-Беляеву. Она врач-психолог, живет в Женеве. Екатерина Беляева рассказывает о судьбе детей Ивана Александровича – Елизаветы (1871-1921/22), Глафиры (1877-1978) и особенно Елены, в замужестве Беляевой (1873-1956), своей бабушки. «Тётя Лолот» – дочь Елизаветы, Глафира Ивановна – «тётя Геля» и, конечно, Елена Ивановна Беляева – «бабушка из Миромона», через призму детского восприятия перестают нам быть посторонними. У Елены Ивановны Беляевой было семеро детей: Том, Долли (Доротея в замужестве княгиня Голицына 1899-1962), Ивелина (в замужестве Ленуар), Джак, Билли, Ричард – «Дик» (род. 1906) и Джимми. Упоминающийся в рассказе Екатерины Эндру (род.1950)- это сын Джимми Аврамовича Беляева, кончавшийся после тяжкой болезни в марте 2011 года, как раз в те дни, когда шла работа над этой книгой. У Ричарда – Дика – было четверо детей: Марианна (род.1941), Жан (род.1942), Сюзанна (род.1945) и младшая Екатерина (род.1948), предоставившая нам воспоминания и фотографии из семейного альбома.

Мой рассказ — о моей бабушке Елене Ивановне Беляевой, урождённой Пастуховой. Для меня она “бабушка из Миромона”. Мы её звали так, потому что она жила в Женеве, в квартире на проспекте де Шампел. Я ходила к ней раз в неделю, в выходной от школы, четверг, с моим двоюродным братом Эндру, сыном Джимми Беляева, младшего брата моего отца. Эндру был на два года младше меня, на полдник у него всегда был банан, а у меня яблоко. Банан для мальчика, а яблоко для девочки? Скорее всего, это тётя Маргарэт, жена дяди Джимми, настаивала, чтобы её сын ел банан. У меня было яблоко, так как в те времена оно стоило дешевле банана. У бабушки было очень мало средств на жизнь, и ей приходилось брать «квартирантов». Я очень любила обстановку, царившую вокруг больших застолий,- молодёжь со всех краёв света. Я особенно запомнила Киакидиса, одного грека, который у неё прожил несколько лет. Он много говорил и меня смешил.

На Рождество бабушка приглашала не только семью, но и друзей её детей. Она была очень щедрой и гостеприимной: в свой день рождения она нам дарила подарки! На Пасху мы ходили к ней, и надо было поспешить сказать «Христос Воскресе», чтобы не приходилось отвечать «Воистину Воскресе», что нам было намного сложнее выговорить. Конечно, за несколько дней у нас была приготовлена пасха. Бабушка готовила просто, без излишеств, но вкусно. Я очень любила её хлеб с мясом. Я не припоминаю десертов, лишь конфета — истинное сокровище, которое она доставала из красивого серебряного яйца Фаберже.

Тётя Геля каждый день приходила к бабушке, у меня не было ощущения, что она ей помогала, – только одна в памяти картинка, когда она штопала у окна. Если мы делали глупости или шумели, тётя Геля жаловалась по-русски бабушке, а бабушка всегда отвечала: «Ничего, ничего». Я не помню, чтобы она повысила голос или рассердилась. Она была очень спокойной, ласковой и размеренной. Очень светлые голубые глаза и очень длинные, изящные руки. Венчальное кольцо, часы кулоном, отсутствие косметики, ничего схожего с вызывающими дамами в грузных драгоценностях, с яркой губной помадой, которых я встречала на Рождество в русской церкви.

Когда мы выходили гулять, как только появлялся маленький туман, я должна была прикрывать рот рукой из-за микробов! Она очень беспокоилась за наше здоровье. Когда мы шли к ней, мне приходилось одеваться в три раза теплее, чем обычно!

Я вспоминаю, как папа помогал ей вести счета. Он мне рассказывал, что много лет бабушка рассчитывалась с долгами — за шляпы, которые она накопила, когда ещё не знала, что они разорены из-за революции. Бабушка жила в Женеве, а мой дедушка в России или в Англии. Мне кажется, что он скончался сразу после революции. Папа очень мало о нём говорил и только рассказывал, что, когда он приезжал, дети должны были говорить по-английски с ним, а по-французски с бабушкой!

Бабушка скончалась, в возрасте более 80-ти лет, 8 июля 1956 года, когда мне было около десяти лет.

О тёте Геле, женщине, оставшейся незамужней, младшей дочери семьи, много путешествующей с отцом, у меня совсем другие воспоминания. Может быть, младшенькая, любимица папы, капельку эгоистичная? Во всяком случае, у неё был ярко выраженный характер. После смерти бабушки она приходила каждое воскресенье к нам домой. Когда нас ругали за одну из наших поздних субботних вечеринок, она говорила: «Ну, изволь, Дик, а мы ведь танцевали всю ночь!»

Она мне рассказывала, что была ещё в Санкт-Петербурге, когда разразилась революция, и как ей удалось бежать, выдавая себя за мужика, своровавшего (свою же!) шубу.

Если я не ошибаюсь, она дожила до 101 года. Я хорошо помню, как торжественно и церемонно праздновались её 100-летие у нас дома.

Она внимательно следила за событиями, смотрела телевизор и, читая «Пари Матч», пересказывала, оправдываясь тем, что, живя в одиночестве, ей трудно было сдержать словесные излияния, приходя к нам. Она каждый день обедала в ресторане своего квартала, где её всегда бесплатно угощали бокалом красного вина.

В одно лето, когда мои родители уезжали из Женевы, она провела месяц в резиденции для пожилых людей. Когда я её везла домой, крайне уверенным голосом мне было сказано: «Передай своей маме, что больше никогда я не поеду в это место, с этими стариками (хотя она там была самой пожилой из всех), которые даже не читают Солженицына!» Во время своего пребывания она прочитала «Раковый корпус».

До конца жизни она оставалась в своей квартире.