Русские без России
Джон Барнес
На вершине холма Нилгари, поднимающегося над тихим австралийским поселком Бурова с населением в 1200 жителей, покоятся в земле предки его сельских жителей, могилы которых слегка затеняют редкие сероватые листья эвкалиптов. Здесь нашли последнее пристанище, безмолвную обитель все Райаны, Коркораны, Двайерсы, Рейганы, Горханы и другие: те, кто тоже составляет гордость страны Ирландии, изгнанные со своего изумрудного острова и сосланные на другой, иссушенный и растрескавшийся. Их обрекли доживать свой век на краю земли, где летний зной испепеляет голубизну неба и выцветшая трава хрустит под ногами на засохшей глине, где зимняя стужа сковывает и почву, и душу. Для них не было пути назад, поэтому им надо было здесь обосноваться, дать жизнь своему потомству и в конце концов добиться процветания, став фермерами и скотоводами, производившими самое великолепное волокно в мире, разводя стада скота, разгуливавшие по пастбищам этих набегающих холмов в экстремальных для выживания условиях.
Среди имен, выгравированных на гранитных памятниках, одно выделяется своей необычностью. Оно принадлежит моей бабушке. Анна Волкова, урожденная Пастухова, родилась в Ярославле, в России, в 1889 году, умерла в Бурова, в Австралии, в 1979-м. Отличие ее имени от всех окружающих имен таит в себе многочисленные исторические аналогии с жизнью этих людей, которые, кажется, не имеют родства, но нашли один и тот же клочок земли для вечного покоя, потому что все здесь пришли к концу дней своих в результате политического восстания за многие тысячи километров отсюда.
Ее вынужденный отъезд из Ярославля, древнего города на берегу могущественной Волги, где она вела размеренную и устоявшуюся жизнь, и приезд на неизведанную австралийскую землю были одними из тысячи подобных перемещений людей, вырванных революцией и завоеваниями, войнами и переселениями, имевшими место в этом столетии. Жизнь всех людей, вовлеченных в эти конфликты, как тех, кто остался, так и тех, кто был вынужден убегать, должна была необратимо измениться.
Ночью 1921 года у Черного моря Анну разбудил ее муж Владимир Волков, который пробрался из своего укрытия в горах к ней, чтобы наказать, как ей нужно подготовиться, чтобы выбраться из России, а в случае, если они останутся в России, их ждет неминуемая смерть. Родившийся в Москве 35-летний бывший офицер Имперского военно-морского флота ушел в отставку из-за последствий туберкулеза, но был вызван в порт Ялты для командования военными действиями, и поэтому его жизнь была в опасности. У Анны было время только упаковать самое необходимое для них самих и их троих детей: Владимира (Биба) девяти лет, Андрея семи лет, Анны (Ани) четырех лет. Кроме того минимума одежды дополнительно они захватили некоторые украшения и, конечно, семейные иконы. С этим багажом они проделали путь до дока и зашли на борт корабля, который для них оказался последним корабликом надежды. Владимиру удалось пробраться на палубу незамеченным, и воссоединенная семья отплыла на перегруженном корабле в неизвестность.
Когда корабль прибыл в Константинополь, многих беженцев высадили, но Волковы остались, пересекли Эгейское море, прежде чем отправиться на Адриатическое побережье в Дубровник (Югославия), где они были вынуждены жить следующие три года. Владимир пытался работать где только мог, однако его профессиональный опыт был непригоден, а положение беженца было дополнительным препятствием при поисках работы. Семья выживала за счет его скудных приработков в качестве бухгалтера и последующей продажи драгоценностей. Это нищенское существование длилось до того, пока они не переехали в 1924 году в Нилванж провинции Альсак-Лорен во Франции.
Вера в то, что они скоро вернутся домой, в Россию, никогда не покидала Владимира, но Анне пришлось занять более прагматичную позицию, повседневные заботы по удовлетворению насущных нужд молодой семьи перевешивали все другие заботы. Это была роль, к которой по воспитанию она была плохо подготовлена, но быстро приспособилась к этой жизненной перемене, проявив внутреннюю силу, никогда не покидавшую ее.
В 1926 году они переехали в Ванв, пригород Парижа, и хотя это мало изменило их материальное положение, система взаимной поддержки в общине русских эмигрантов, центром которой был собор Святого Александра Невского, построенный царем Николаем II на Рю Дарю, была для каждого неоценимой.
Мальчики Биба и Андрей хорошо учились в школе, потом Биба продолжил учебу в Сорбонне, где он изучал классические языки, а позднее занялся журналистикой, тогда как Андрей стал художником после окончания школы искусств. У Ани тоже были способности к искусству, скорее артистические наклонности, с детства она мечтала стать балериной. В Париже в то время было три бывших примы Российского Императорского балета, которые вели три самые престижные школы в Европе. Быть принятой в студию Преображенской, Егоровой или Кшесинской было уже само по себе достижением, но более чем везением для Ани оказалось поступление в училище Преображенской в возрасте 12 лет в бесплатную группу, так как семья никак не могла позволить себе такие расходы.
Полковник В. де Базил создавал свой русский балет в Париже сразу после смерти основателя современного классического балета Сергея Дягилева в 1929 году, чтобы сохранить репертуар и установленные стандарты и развивать их в полной, свободной артистической манере. С прежней постановкой и костюмами, созданными в стиле Пикассо, Бакста и Гончарова, и со многими бывшими участниками труппы Дягилева он продолжал выстраивать свой коллектив, но многочисленные отъезды свидетельствовали о приближающемся конце величайшей балетной труппы в мире. Однако из пепла этой птицы Феникс возникли многочисленные национальные труппы, которые несли заложенные идеалы и традиции дальше, каждая под углом своей собственной национальной культуры.
В 1942 году Анна оставила труппу де Базила в Рио-де-Жанейро (Бразилия), где она основала балетную школу, которая скоро завоевала хорошую репутацию, в этом начинании к ней присоединилась близкая подруга Татьяна Лескова, внучка Николая Лескова, гениального создателя романов и рассказов. В это время Аня с опозданием узнала, что ее бабушка Анна Пастухова умерла и похоронена на Сент-Женевье де Буа, в пригороде Парижа, в возрасте 100 лет. Татьяна приняла на себя школу, когда Аня уехала из Южной Америки, и превратила ее в центр обучения хореографии. Этот центр до сих пор существует под ее личным руководством.
Несмотря на сложности в общении, каким-то образом из Бунвиля майор Джеймс Барнес смог сделать Анне Волковой предложение в Рио, и она его приняла. Это было относительно легко по сравнению с проблемами по организации ее отъезда в Австралию после того, как мир уже был объявлен. Никаким из возможных путей добраться было нельзя, и если бы не усилия их друга — журналиста Дэвида МэкНикола, шансов, что Аня приедет туда, было мало, но в октябре 1945-го она все-таки прибыла. Джим и Аня Барнес в конце концов смогли пожениться в Сиднее 27 апреля 1946 года и временно жили на прибрежной полосе в пригороде Наррабина, ожидая, когда из их собственного дома выедут американцы, которые занимали его под консульство во время войны.
Следуя традициям времени, Джим стал вести семейные дела в Сиднее, оставив свое желание обосноваться в сельской местности. Потребовалось больше 20 лет, чтобы его желание осуществилось. Приспосабливаться к мирной жизни было всем трудно, но для Анны такое нарастающее спокойствие было, вероятно, шоком по сравнению с тем ритмом, блеском и избранностью ее прежнего окружения. Однако она взяла на себя роль домохозяйки с энтузиазмом и преданностью, как и любое дело, которым она когда-либо занималась.
9 апреля 1949 года родился их первый сын, мой брат Вильям Джеймс (Джеми). Накануне его рождения приехала мать Ани, она оставила Европу, чувствуя, что надо быть рядом с единственной дочерью, когда у нее должен родиться первый ребенок. Она так и не вернулась в Европу, проведя остаток своей долгой жизни с семьей дочери. Двумя годами позднее ее второй сын Андре, его жена Ирина, ее дочь Мария и их сыновья Андре и Пол также переехали из Парижа в Сидней. Через год, 10 мая 1952 года, в Сиднее родился я. Мы с братом росли в спокойной, безмятежной обстановке, где гавань была нашей площадкой для игр, образование получали в местных школах и имели небольшой многонациональный круг родственников и друзей. Жизнь была беспроблемной и комфортной.
Джим стал руководить компанией, принадлежавшей семье, в 1965 году воспользовался возможностью переехать в сельскую местность, в поместье «Саффолк Вэйл», в Бурова где он когда-то работал после окончания школы в 1936 году Семья провела там 15 очень счастливых лет до того, как переселилась в наше собственное поместье «Гленрой» недалеко от деревни Биналонг. Это и был тот год, когда моя бабушка Анна умерла в больнице в Бурова в возрасте 91 года. Она, наконец, нашла отдохновение от жизни, в которой ей пришлось быть и свидетельницей, и участницей самых удивительных и великих событий: от первых полетов братьев Райт до космических полетов людей на Луну, от мировых войн и деспотического правления тиранов до мира и гарантии демократии в свободном обществе, от состоятельной и привилегированной жизни до положения беженки, а потом до уровня среднего класса, от Ярославля до Ялты, потом Дубровника, Парижа, Сиднея, Бурова, где сейчас она покоится среди ирландских ссыльных, соединенная со своей любимой Россией горсткой земли с могилы ее деда Николая Пастухова в Ярославле.
Брат моей матери Биба жил в Париже, работал журналистом до смерти в 1972 году, не имел детей, а Андрей умер в свои 66, через год после смерти своей матери, в том году, когда я женился на Вирджинии Рассел. Его сын Андре — это отец Андре и Ванессы, у которой есть своя собственная дочь. Его второй сын Пол, идя по стопам деда, служил в королевском военно-морском флоте Австралии до того, как переехал в Новую Зеландию, где он служил в ВМФ этой страны. У него трое сыновей: Шейн, Джеми и Тим.
Когда наши родители переехали в Бурова, мы с братом остались в Сиднее в школе-пансионате, откуда поступили в университет. Джеми учился на ветеринара, а я погружался в инженерное дело и архитектуру. Он стал пользующимся большим уважением специалистом по лошадям скаковых пород, живет и работает к северу от Сиднея. В 1975 году я вернулся на шесть недель на семейную ферму, и так получилось, что остался там на 25 лет. Мы недавно продали «Гленрой», и мои родители теперь живут недалеко от своих друзей и родственников в Сиднее в квартире, которая выходит окнами на сельскую местность. Я обосновался у брата и пока думаю, что делать дальше.
Если я сожалею о чем-то, так это о том, что не выучил русский язык, что бабушка не дожила до рождения моего сына Джорджа в 1986 году — в год смерти матери моего отца, когда ей было 100 лет, и что я не смог рассказать ей о своем посещении России, и в особенности Ярославля в 1998 году, в результате которого пробудились во мне глубоко дремлющие чувства и ощущения взаимосвязи с какой-то частью меня самого, о которой я никогда не знал, хотя, возможно, о существовании которой все-таки догадывался.