Нина Аниськина,
ректор Академии Пастухова
Не буду кривить душой: двадцать лет назад, когда я впервые вошла в здание Пастуховского училища, со мной не случилось ничего необыкновенного. У меня не было никаких предчувствий, я не ощутила себя сопричастной к его, Николая Петровича, делу. Более того, я даже не знала ничего ни о нем, ни об этом учебном заведении.
Сегодня все иначе. Этот дом стал моим родным домом. Николая Петровича я вдруг стала воспринимать как моего родного прадеда, которым я горжусь и не имею права ни действием, ни даже мыслью оскорбить его память. Может быть, именно это чувство ответственности перед ним придавало мне сил в долгой и тяжелой борьбе за сохранение унаследованного от него дела, укрепляло веру в то, что мы сможем поднять на достойный уровень задуманную и созданную им систему подготовки кадров для промышленности.
После реформы 91-го, когда наш институт отчаянно пытался вырваться из смыкающегося круга проблем, именно история стала главной опорой для нас. Мы все очень хорошо помним это время: государство отпустило нас в рыночное плавание, а рынок в России еще не возник, отечественная промышленность лежала. Казалось – полная безысходность, и нет ничего, чтобы сломать негатив повседневности и сделать первый шаг к позитивному развитию. Этот перелом должен был произойти прежде всего в сознании людей. И мы устроили праздник – 95 лет техническому училищу имени Н.П. Пастухова. Тогда, погрузившись в историю при подготовке праздника, мы впервые ощутили всю мощь и благородство этого человека, ярославского купца 1-й гильдии, возведенного в потомственное дворянство, почетного гражданина Ярославля, талантливого и прозорливого промышленника, первого ярославского мецената Николая Петровича Пастухова. В память о нем в 1995 году мы учредили постоянно действующую конференцию «Пастуховские чтения».
Николай Петрович построил красивое и добротное здание для своего училища, да еще в центре города. Как эта собственность манила всех! Сколько было попыток забрать это здание у академии с помощью коллизий закона или просто путем силовых захватов! И чем больше мы восстанавливали и облагораживали свой дом, тем больше разгорались на него аппетиты. Конечно, это совершенно отдельная тема, но … Смогли бы мы выдерживать все это в течение полутора десятков лет, не будь у нашего дома особой ауры, созданной щедрым основателем его, не имей мы поддержки в критическую минуту от заокеанских потомков его? Не знаю.
Не думайте, я не для красного словца про ауру. Попробуйте сами зайти в этот дом, подняться на второй этаж по истертым временем ступеням парадной лестницы, пройти по широкому светлому коридору, поражаясь масштабности и качеству пастуховского проекта. Обратите внимание на плиточный пол. Такой плитки нет сейчас. Сколько раз мы пытались разыскать мастеров, способных изготовить по старым образцам утраченные плиточные фрагменты! Пока безуспешно. Не легко найти теперь то качество, которое было у русских мастеровых.
В нашем доме жарким летом всегда прохладно, но зимой зато тепло.
А какие сейфы были встроены в толстые стены кабинета директора училища! От одного из них был потерян ключ. Так мы на протяжении нескольких лет приглашали разных умельцев – пустое. Никто не мог открыть его. Лишь однажды, когда мы совсем потеряли надежду, один из наших преподавателей сказал: «Может быть, позовем старого медвежатника, он давно живет и наверняка вскрывал старые сейфы?» Позвали. После часа изнурительного труда сейф сдался.
История – это не только документы. Это сам дом наш. Это люди, которые здесь работали, учились, просто бывали в гостях. История – это судьба наследников Николая Петровича, возведенных вместе с ними в почетное дворянское достоинство и обреченных революцией на изгнание и нищету. Госпоже Истории было угодно десять лет тому назад свести вместе дороги прямых потомков Н.П.Пастухова и нашу.
Этот подарок – дружбу удивительных людей – потомков Николая Петровича Пастухова из Австралии, из Канады, из Соединенных Штатов Америки – судьба преподнесла мне и моим коллегам совершенно неожиданно.
Первое знакомство было с семьей Анны Барнес (урожденной Волковой, правнучкой Николая Петровича, внучкой старшего его сына – Леонида), сначала с ее сыном Джоном, а затем и внуком Джорджем. Сама Анна Владимировна, вероятно, уже не соберется в Россию: слишком тяжел перелет из Австралии: 3 марта 2008 года ей исполнился 91 год. Но я видела, как важно ей было знать, что Россия теперь другая, что здесь никто не обидит ее детей и внуков только потому, что их дед был офицером на флоте Его Величества, мать была наследницей знаменитого ярославского купца Николая Пастухова, а сами они – эмигранты.
Через полгода после столетнего юбилея училища, в мае 2001 года, всего лишь на несколько часов к нам в академию заглянула гостья из Канады – Мария Михайловна Литоя. Получив от своей двоюродной сестры Анны посылку с несколькими экземплярами газет, в которых были статьи о Николае Пастухове и о его духовном наследии, Мария неудержимо захотела поклониться своему знаменитому прадеду и познакомиться с теми, кто хранит память о нем. А еще мечтала Мария Михайловна посмотреть на бесценный дар ее прадеда российскому образованию – техническое училище, которое прежде рабочих и мастеров готовило для пастуховских заводов, а теперь институтом стало и более высоких руководителей учит – о чем мечтал и не успел в жизнь мечту свою воплотить ее двоюродный дед – Сергей Николаевич Пастухов. Она собрала свои небольшие сбережения и, купив путевку на экскурсионный теплоход от Москвы до Петербурга, отправилась в путь. А письмо ее, погуляв по Ярославлю (адреса она не знала, и письмо пришло в технический университет), чудесным образом все же попало к нам. Встреча состоялась!
Мария Михайловна затем перекинула мостик от нас к своим американским родственникам – семье Павла Михайловича Наумова – родного брата ее, правнука Николая Петровича. И начали для нас одна за одной открываться новые страницы истории семьи Пастуховых – людей исконно русских (даже если они не видели Россию никогда), истинных наследников мецената, сохранивших благородство даже тогда, когда революция выбросила их из родного гнезда без средств к существованию. По мере знакомства с этой семьей я все больше ощущала себя ее членом. Не знаю, как это произошло, но мне вдруг стало очень важно, чтобы они полюбили нас, признали как наследников дела их прадеда, приняли в свою семью.
Об австралийской веточке Пастуховых мы узнали еще в 1998 году, когда сын Анны Владимировны, Джон, появился в коридорах Академии Пастухова (тогда еще Ярославского института повышения квалификации руководящих работников и специалистов химической и нефтехимической промышленности). Джон в костюме ковбоя и в окружении свиты иностранных киношников произвел сильное впечатление на сотрудников академии. Он ничего не знал по-русски, показывал только нам фотографию своего прадеда Леонида Николаевича и его супруги Анны Васильевны Поздеевой, а режиссер Ричард Деннисон настойчиво просил помочь ему найти небольшой старый дом в ярославской деревне, чтобы снять сцену приезда Джона на родину предков.
Ни Джон, ни его мама Анна Барнес, которая, опасаясь за безопасность младшего сына, очень не хотела его отпускать в Россию, ничего не знали о Ярославле. Анна родилась в Москве и совсем маленькой девочкой покинула Родину. А Джон даже не подозревал, какой богатой и известной в Ярославле была семья их предков.
Не знаю, вышел ли на экраны документальный фильм Ричарда Деннисона о том, как австралийский фермер – Джон Барнес – искал в России невесту. Полагаю, нет. Мне он подарил только рабочую версию. Ричард был недоволен ярославским поворотом: «Вы мне весь фильм поломали», – сказал он тогда. – «Он не может сниматься, ходит по набережной и плачет». Но как тут не заплакать, когда ты, бедный художник, прожил почти до 50 лет и даже не догадывался о том, что ты потомственный дворянин, не знал сколько построил и сколько подарил людям твой прапрадед? Через два года, несмотря на дорогой и тяжелый перелет из Австралии в Россию, Джон смог-таки показать сыну-школьнику все, что увидел здесь, и передать ему свое чувство гордости за русских предков.
А Ричард вместе со своей кассетой привез нам в 2000 году еще один подарок: записанный на кассету рассказ Анны о жизни в эмиграции. Она волновалась, это было ее первое интервью на русском и для русских. Она рассказывала, как скиталась их семья, как отец не мог найти работу и как владелец завода, узнав от мамы, Анны Леонидовны, ее девичью фамилию, сказал: «Ваш муж получит должность. Я не могу не помочь внучке Николая Пастухова, у которого я учился бизнесу». Анна рассказала, как случай привел ее в балет. Не известно, как бы сложилась ее судьба, не получи их семья в награду за детский подвиг старшего брата (он вытащил из воды тонувшего французского мальчика) право на бесплатное обучение детей в Париже. Я смотрела эту запись и видела, как постепенно таял лед отношений Анны с Россией. Она простила советской России всю боль, причиненную ее семье. Благородство ярославского купца-мецената, получившего почетное потомственное дворянство за свое меценатство, перешло к ней по наследству вместе с дворянским достоинством.
Позднее, когда в сентябре 2007-го в весенней Австралии, там, где солнце в другую сторону идет, мы впервые встретились с Анной, я не переставала удивляться ее фамильному благородству.
Получив приглашение посетить Австралию в составе ярославской делегации, я не колебалась ни минуты: я же смогу познакомиться с Анной, с ее старшим сыном Джеймсом, еще раз увидеть Джона и Джорджа. Но меня в Австралии ждал еще один сюрприз. Когда я села в машину Джона, чтобы отправиться на встречу с Анной, с переднего сиденья ко мне обернулась немолодая, но очень интересная женщина. Она представилась по-русски с легким акцентом: «Я – Таня Лескова, может быть, Вы слышали эту фамилию?». – «Как не слышать! Неужели Вы родственница нашего знаменитого писателя?» – «Да. Я его правнучка. Живу в Бразилии, но вот уже два месяца работаю в Сиднее, ставлю балет».
Таня Лескова как истинная балерина была утонченно-изящной женщиной и отнюдь не выглядела на свои 84. До второй мировой они с Анной танцевали вместе в Русском балете. Война застала их в Бразилии.
Анна, получив после войны телеграмму от своего возлюбленного – капитана Барнеса, с которым она познакомилась во время предвоенных гастролей, отправилась на встречу своему счастью в рискованное путешествие. Рискованное не только потому, что в 1946-м еще было очень неспокойно в мире. Она ехала в неизвестность! Ехала так далеко! Телеграмма, в которой капитан Барнес просил ее руки, шла полгода. За это время многое могло произойти. Когда он сделал ей предложение в первый раз, перед войной, она не была готова к замужеству. Карьера балерины была на взлете, она хотела танцевать! И конечно, ее сдерживала ответственность за семью, за маму и младшего брата. Сейчас она уже не могла больше ждать, она уже твердо знала: ее место там, рядом с ним.
Таня осталась в Рио и посвятила свою жизнь балету.
Мы приехали в дом Анны в пригороде Сиднея, уютную трехкомнатную квартиру в социальном районе, где жилье могут купить те, кому за 55. Покупая жилье, они приобретают с ним полный пакет социальных и медицинских услуг, которые так необходимы пожилым людям. Жилье здесь стоит дорого. Анна и капитан Барнес, когда поняли, что им трудно становится вести хозяйство, а оно не малое: стадо в 2000 овец, решили продать ферму и поселиться здесь. Несколько лет назад капитан ушел из жизни, Анна осталась в этом доме одна.
Дети жили в Нью-Кастле, внук в Сиднее, часто навещать ее не могли. Поэтому тот день был для нее настоящим праздником. К Анне приехали ее мальчики, приехала я с фильмами и рассказами о России, приехала ее дорогая Таня. Анна с нежной грустью показывала нам фотографии и рисунки ее друзей-художников. Вот она, балерина, молодая, красивая, в разных сценических образах. А вот два портрета. Это они с Таней в период их совместной работы. Молодость проходит. Но красота и грация этих женщин остались при них. Я наблюдала, как они шли по дорожке к машине. Только балерины так могут ходить далеко после 80-ти.
А когда мы сели в машину, чтобы отправиться на ланч, я не переставала восхищаться милой болтовней двух подружек. Они на перебой вспоминали свои роли, друзей, руководителя Русского балета – Базили. Они щебетали, непрерывно переходя с английского на французский, с французского на русский. Во время ланча Таня сняла свой золотой кулон и кольцо, доставшиеся ей от отца, чтобы показать нам монограммы Александра III. «Когда я буду старой, – сказала она, – я подарю это в музей».
Таня вспоминала Россию, которую она посещала несколько раз как туристка. «Когда я была в Москве, русские газеты назвали меня очарованной странницей». Ей было приятно говорить об этом. Анна в Москве не была с тех пор, как ее семья покинула Россию. Она воспринимала свою родину через эмоции сыновей.
Я спросила их: «Чем для вас стала Россия, когда вы познакомились с ней?», и меня удивило прямо противоположное восприятие ее братьями Барнес. Старший Джеймс (дома его зовут Джимми) хорошо помнит воспитывавшую его русскую бабушку Анну – внучку Николая Петровича. Побывав в качестве туриста в Москве и Санкт-Петербурге, не ощутил здесь тепла родного дома. Джон же познакомился в Ярославле с наследием своего прапрадеда, принял Россию сердцем и захотел показать ее своему сыну Джорджу. Совсем не зная русского языка, казалось, что Джон очень хорошо понимал все, о чем мы говорили с Анной.
Может, было бы все иначе, если бы Джеймс, так же как и его младший брат, посетил Ярославль, могилу своего прапрадеда, узнал бы побольше об истории своей знаменитой семьи? Не случилось. А пока он, смущаясь, вытаскивал из глубин памяти, когда-то услышанные от бабушки слова: «спасибо», «огурчики», «лапочки», «грибочки», «какой дурак!». Джордж, вспоминая свою семилетней давности поездку в Ярославль с отцом на школьные каникулы, смело говорит: «Я русский, я это чувствую». «Джеймсу надо обязательно приехать в Ярославль», – подумала я.
Великая вещь – память! Обретая корни, начинаешь по-другому ощущать себя. Со мной произошло то же. Да, Николай Петрович Пастухов не кровный мой родственник, но его семья – это и моя семья, я уже не могу отделить себя от этих милых людей. А когда разговор нечаянно зашел о политике и о потерянной собственности – глядя на фотографии Пастуховских домов, Таня сказала, что теперь другое время, и можно попробовать что-то вернуть, Анна задумалась, а потом сказала: «Жизнь распорядилась уже. В домах нашей семьи давно живут другие люди. То, что было с нами, не должно повторяться, мы не должны причинить им боль».
Я привезла ей диски с архивными материалами, с записями визитов в Ярославль ее сына и внука, Марии Михайловны Лиитоя, с материалами выставки в музее города, гостями которой были Мария Науменко и ее дочь Фотина. Мы смотрели их вместе на моем ноутбуке, и она с удовольствием слушала, как Фотина поет, радовалась собранному нами большому семейному архиву. Я обратилась к Анне с просьбой: «Многие архивные материалы нуждаются в комментариях и уточнениях. Мы надеемся, что Вы, не торопясь, просмотрите их и, вспоминая что-то, будете делать свои заметки». Пауза. Я тут понимаю, что ей не на чем смотреть эти диски. «Джон купит Вам DVD, и Вы все это посмотрите. И будете смотреть всегда, когда захочется вспомнить Россию и своих родных» – вывернулась я. «Может быть, это будет Джордж» – ответила Анна.
У Анны хорошие сыновья, но я сама бабушка и понимаю, чем для нее является единственный внук. Джордж сильно изменился за семь лет, прошедшие после его приезда в Ярославль. Из несколько неуклюжего подростка он превратился в красивого и стильного юношу. Глаза его из-под темных ресниц светились счастьем. Анна сказала: «Я очень волнуюсь за него, ведь у него сейчас первая любовь». Видно было, что Джордж, как и она сама, натура творческая. Он заканчивал обучение и уже начал пробовать себя как модельер мужской одежды.
Они смеялись: «Отец и сын будут вместе получать дипломы». Когда-то Джон ушел из университета, не завершив архитектурный факультет. Искал и нашел себя в живописи (Анна с гордостью показывала подаренную сыном работу, которую она любила больше других), но после 50 решил все же завершить свое образование и вернулся в университет. В маленькой комнате на полу лежали две большие папки. Закончилась выставка Джона, в этих папках были его выставочные работы. Он хотел, чтобы мы с Таней выбрали себе в подарок по картине.
Но Джон, как и большинство художников, не очень озабочен материальной стороной жизни. Джимми совсем другой. Спокойный, уверенный, он производит впечатление очень надежного человека. Старший сын, носящий имя отца, пошел по его стопам. Джеймс – ветеринар, а это очень уважаемая и хорошо оплачиваемая в Австралии работа. Глядя на него, можно было понять, почему Анна отважилась в тревожное послевоенное время, пуститься в дальний путь из Рио в Сидней на встречу к своему капитану.
Вернувшись в Ярославль, я позвонила Анне. Она грустно сказала: «Мне вдруг стало так тяжело, когда все уехали. Мой дом опустел».
Спросить Марию Михайловну Лиитоя или матушку Машу (Марию Науменко, дочь Павла Наумова – правнука Николая Петровича), считают ли они себя русскими, мне даже в голову не приходило. Было очевидно, что, даже родившись за границей, они оставались русскими, тосковали по своей Родине, мечтали когда-нибудь вернуться в Россию навсегда.
Павел и Мария – дети младшей дочери Леонида Николаевича. Самой младшей и самой любимой Леночки, которая очень рано сгорела. Детей воспитывала бабушка – потомственная дворянка Анна Васильевна, урожденная Поздеева. Для внучки Машеньки она оставила подробные и очень теплые воспоминания о ее мамочке и о жизни семьи в Ярославле и в Москве. Этот дорогой подарок привезла нам Мария Михайловна, когда в первый раз приехала в Ярославль.
Бабушка Анна Васильевна, много пережив за свою долгую жизнь, сохранила веру в Россию и привила семье младшей дочери любовь к Родине и русскому языку. Три поколения, родившиеся и выросшие за границей, практически без акцента говорят на красивом правильном русском языке! Мария Лиитоя, будучи в Ярославле, сказала нам: «Надежда вернуться в Россию у нас всегда была. И когда мы видим происходящие здесь перемены, нам жаль одного – что наши родители, воспитавшие в нас и любовь к России, и гордость за Россию и сделавшие так, что русский язык мы считаем родным, не дожили до этих времен».
Теплоход «Литвинов», на котором Мария Михайловна путешествовала от Москвы до Петербурга в 2001 году, зашел в Ярославль всего на шесть часов. Ранним майским утром мы встречали ее на причале речного вокзала. Волновались. Вот теплоход причалил. На верхней палубе началось какое-то движение, появилась большая группа людей, и зазвучал гимн Канады. Это спутники Марии провожали и подбадривали ее. Сначала спели на французском, потом на английском. И вот появилась на трапе она – не молодая, но очень милая женщина с доброй обаятельной улыбкой. Помахала рукой своим друзьям и быстрым шагом направилась к нам.
«Я рассказала своим попутчикам – канадским туристам, что Ярославль – это город моих предков, и я впервые еду сюда. Они были очень растроганы, потому и вышли все проводить меня и посмотреть на нашу с вами встречу». А мы почему-то все стояли и плакали. Было очень тепло и трогательно. И меня не покидало ощущение, что мы уже давно знаем друг друга.
Небольшая прогулка по набережной, и мы едем на Леонтьевское кладбище, чтобы поклониться деду Леониду, прадеду Николаю, отцу Николая – Петру Матвеевичу и и одному из основателей пастуховского рода – Матвею Матвеевичу. Мария Михайловна не ожидала увидеть столько родных могил. Здесь у памятника Николаю Петровичу наш ярославский энтузиаст-общественник Альберт Рукавишников (к сожалению, теперь уже ушедший из жизни), который ухаживал за всеми старыми могилами на Леонтьевском и с завидным упорством продвигал идею установки в городе памятника ярославскому купцу, поведал нам грустную историю о том, как в 30-х перепродавались надгробные памятники, как перебивались на них надписи, и устанавливались они повторно на других могилах. И действительно, метрах в двадцати мы увидели памятник-близнец. Под нанесенными на нем именем и датами жизни просматривались следы вырубленной надписи. Только в отличие от памятника Николаю Петровичу, его венчал теперь не крест, а пятиконечная звезда. На могиле же Николая Петровича из земли проступали два рельса – общее основание когда-то стоявших рядом памятников: его и Фелицаты Никоновны.
У Марии Михайловны на глаза то и дело наворачивались слезы. Поднимаясь по парадной лестнице Пастуховского училища, она вспоминала стихотворение, которое в их среде знал каждый ребенок, его читали на праздники и обязательно на именинах своих бабушек:
Мария рассказывала нам о своей жизни, о скитаниях по Европе. Она родилась в Белграде и ходила в детский сад в Русском доме: «Там был русский мир, и мы говорили по-русски. Там в Югославии, я чувствовала себя своей. Потом ни в одной из стран я своей себя не чувствовала». Постоянные переезды долго не позволяли ей получить высшее образование, но зато она знала много языков и всю жизнь работала переводчицей.
В Канаду Мария уехала вслед за братом Павлом. Когда пришло время ее племяннице Маше выходить замуж, дедушка Михаил Павлович сказал своей внучке: «Ищи мужа с нашей фамилией, чтобы не кончился род». Маша не нашла суженого Наумова в Штатах, куда семья переехала к тому времени. «У моего знакомого в Париже был друг Василий Наумов, кажется поэт. Я с ним не встречалась, правда. Но как-то по телефону передала ему просьбу моего деда, и мы посмеялись», – рассказывает Мария Павловна. А когда отец благословил ее на брак с Григорием Науменко, дедушка остался доволен: «Науменко – почти Наумов». Муж Маши – священник русской церкви, а она теперь матушка. И она, и дети помогают отцу Григорию: поют в церковном хоре, ставят спектакли для детей прихожан на праздники, выполняют все работы по хозяйству.
Несколько лет назад семья Наумовых и Науменко, взяв кредит и заручившись поддержкой прихожан, начала строить русскую церковь у северной границы Соединенных Штатов, в очень красивом местечке, которое чем-то походило на Россию.
В апреле 2007-го Мария Павловна со своей дочерью Фотиной приехала в Ярославль на открытие выставки Н.П. Пастухова в музее города. Мария призналась, что у нее есть в России еще одно большое дело. Она мечтает, что Тиночка станет русской певицей, а для этого ей обязательно надо продолжить свое музыкальное образование в России. На открытии выставки было много гостей, говорились торжественные речи, щелкали фотокамеры. В парадной зале Кузнецовского дома стояло фортепиано. Мы попросили Тину что-нибудь исполнить.
После минутного разговора Тиночки с пианистом, зал заполнился ее чудесным, сильным и чистым голосом:
Никакого акцента. Никакого смущения. Как будто это совсем привычное для нее дело – романсы петь на балах для гостей. Как прекрасно, подумала я, что старые семейные традиции, несмотря на долгие скитания по чужим странам, живы.
Большая семья с трагической судьбой. Они живут в разных частях света, зная друг друга только по письмам. Одни хранят и передают из поколения в поколение русский язык, другие не знают его совсем. Но как много у них общего! Интеллигентность и благородство, музыкальность, передающаяся из поколения в поколение по всем ответвлениям мощного пастуховского древа, трудолюбие. Это трудолюбие, таланты и благородство помогли выжить потомкам Николая Пастухова в послереволюционные годы, преодолеть все тяготы Второй мировой войны, не озлобиться и сохранить доброе сердце. А еще вера в Бога и почитание семьи как самой высокой ценности.
Во второй главе мы публикуем воспоминания кровных потомков Николая Петровича – потомственных дворян Пастуховых, принадлежащих к разным поколениям и живущих в разных странах, но одинаково сильно любящих Россию.